Сатира в творчестве Н.С.Лескова

В рассказе Н.Лескова "Загон" перед нами предстает символическая картина обособившейся от остального мира России: "...темный загон, окруженный стеною, в которой кое-где пробивались трещинки, и через них в сплошную тьму сквозили к нам слабые лучи света". Пролог к рассказу открыто оценочен и определяет основной тон повествования в целом.

Несмотря на кажущуюся фрагментарность рассказа-обозрения, все части его крепко сцементированы этой заявленной в прологе "руководящей идеей": Россия, отчужденная от западной культуры, от широкого общения с внешним миром, неизбежно превращается в Загон. Обозревая несколько десятилетий русской истории, автор высвечивает самые темные отделения этого Загона. Анекдотические ситуации, по свидетельству самого Лескова, "списанные с натуры", не просто иллюстрируют российскую историю: она воплощена в этих трагических анекдотах. В безурядице русской жизни Лесков видит определенные закономерности. Замеченное автором "тяготение к желудю и корыту" испытывает не только замордованное крестьянство. В известном смысле ему не чужды и "просвещенный" монарх, и его министры, и, уж конечно, сами помещики. Власть не заинтересована в просвещении народа. Доведенного до скотоподобного состояния, его легче подчинить любому произволу. Забота о крестьянах выглядит поэтому как "ересь", "вредный пример", как причуда сумасшедшего.

Мракобесие оказывается здесь идеологически оправданным: лакейская печать с готовностью идет навстречу интересам верхов, формируя "общественное мнение" в заданном направлении. И оказывается, в условиях Загона можно не только обелить любой позорный факт его жизнеустройства, но и придать ему некий ореол. В брошюре о пользе сажи, оседающей на стенах курных крестьянских изб, не только прославляются ее "чудодейственные" свойства, с ее наличием связываются "патриотические" мечтания: "...сажа наша прямо приравнивалась к ревеню и калганному корню, с которыми она станет соперничать, а потом убьет их и сделается славой России во всем мире".

Лесковская сатира оказывается в прямом родстве с щедринской: чего бы ни коснулся автор в "Загоне", на всем лежит печать "глуповства". Краткое отрезвление после позорного провала в Крымской войне ("интервал") вновь сменяется стихией национализма и мракобесия. Одна за другой возникают и исчезают зловещие фигуры "обрусителей" и политических авантюристов у царского трона. Уроки истории ничему не научили Загон, и его апофеозом недаром становится альянс "петербургских генеральш" с новоявленным "пророком" Мифимкой. Финал этот явно предвещает грядущую "распутинщину", а сам рассказ буквально пронизан ощущением тупика, близкой катастрофы и неизбежного возмездия.

В "Зимнем дне" тема всеобщего морального разложения, остро поставленная в "Загоне", оказывается "сконцентрирована до такой степени", что, по мнению критики, все написанное "бросается в голову". В этом рассказе подробно воспроизведены разговоры, возникающие в течение одного только зимнего дня в некой дворянской семье, члены которой составляют как бы модель современного Лескову петербургского общества (брат хозяйки — генерал "с ученым значком", ее старший сын — чиновник, успешно делающий карьеру, младший сын — студент университета, племянница Лидия — курсистка, братья Лидии — блестящие офицеры). Воспользовавшись словами одной из беседующих дам, можно сказать, что в этой семье царит "хаос", так как там "все друг другу не нравятся".

Действительно, между ее членами видна страшная разобщенность, каждый идет своей дорогой, и дороги эти чаще всего ведут в противоположные стороны. Единственным объединяющим началом становится сомнительное metior ("ремесло"), понятие, как выясняется, обозначающее шантаж, доносительство и всевозможные интриги. В разговорах, которые они ведут, персонажи невольно саморазоблачаются и разоблачают друг друга (поэтому так скупы комментарии повествователя). Обнаруживается, что все (кроме Лидии и богача Луки, остающегося "за кадром") уже не способны различать добро и зло, настолько спутаны, извращены их нравственные представления. Поэтому границы между "грехом" и преступлением оказываются необычайно зыбкими, их легко нарушить.

Частные разговоры в частном доме приобретают в "Зимнем дне" значение грандиозного художественного обобщения: картина современной автору общественной жизни, отраженной в сознании героев рассказа, предстает в своей вопиющей обнаженности, демонстрируя предельную бездуховность и разобщенность людей.

Время не только не обесценило значение ярких и мудрых книг Лескова, а, напротив, высветило их глубины. На расстоянии длиной в столетие яснее становится "гармонически-целостное сочетание" художества и мысли, той самой, в которой так долго отказывали Лескову. И творческое наследие классика становится все необходимее нам, современникам нового века.